Судя по всему, Меншикову не терпелось именно в этот мой визит обязательно сплавить царевича в Австралию, и я его понимал. Полтора года назад Петр серьезно заболел, и только быстрый приезд Светы с медикаментами привел к выздоровлению. Ну или по крайней мере совпал с ним, никто из нас не собирался углубляться в подобные тонкости. Главное, Петр был уверен — австралийская принцесса буквально вытащила его с того света. А массажем снимать приступы жестоких головных болей она умела без всяких натяжек, так что с этого и началась их любовь. Но Алексашка, похоже, сильно струхнул и вот теперь решил подстраховаться, тем более что нынешней весной царь опять прихворнул.

В результате прямо на следующий день к австралийской миссии подъехали две кареты, где находился царевич со свитой. Я заранее предупредил охрану, чтобы она не задерживала визитеров, и вскоре первый из них образовался в моей гостиной.

Сделал он это, скажем прямо, довольно-таки по-хамски. Правда, дверь он открыл руками, но исключительно потому, что она открывалась наружу, так что ногой произвести данное действие было никак невозможно. Но он все-таки ухитрился ввалиться ко мне с грохотом и, не представившись, заорал:

— К тебе, невежий дюк иноземный, явился сам наследник престола московского!

Гость мне был слегка знаком, я его видел на свадьбе. Воспитатель? Нет, кажется, все же духовник царевича, тем более что он в чем-то наподобие рясы. Как же его, заразу, звать-то? И почему он такой дурак? Небось думает, что я, возмущенный продемонстрированной наглостью, возьму и спущу его с лестницы, да еще и в рыло заеду разок-другой. Что, естественно, вызовет вполне ожидаемую реакцию у царевича. А вот хрен вам, дорогие гости! Нет у меня сейчас настроения бить кого-то по морде, даже если она совершенно недвусмысленно просит кирпича. Обратитесь попозже, тогда, может быть, и уважу, а пока — извиняйте, господин хороший, тем более что мне наконец вспомнилось, как же тебя, урода, звать.

В общем, я вскочил, развел руки, будто собрался обнять этого взъерошенного попа, и воодушевленно воскликнул:

— Глазам своим не верю! Неужели меня почтил визитом сам господин Игнатьев? Радость-то какая! Да что же вы, Яков, извиняюсь, что не знаю имени вашего достопочтенного родителя, застряли в дверях, будто неродной?

Я подхватил совершено ошарашенного попа под локоток и, не обращая внимания на его слабые трепыхания, подтащил к столу. Визитер был мало того что деморализован — так и весил от силы килограммов шестьдесят, а то и поменьше, так что он и опомниться не успел, как ему был всучен налитый до краев стакан.

— Выпьем за здоровье его высочества принца Алексея Петровича! — провозгласил я, и гость не смог отказаться, хоть поначалу и пытался. Мне еще в Кремле бросилось в глаза, что к водке этот тип весьма неравнодушен, но в осадок выпадает где-то между вторым и третьим стаканом. То ли в силу общей хилости организма, то ли он уже просто допился до третьей стадии.

Для закрепления успеха мы с Яковом приняли еще по двести граммов, на этот раз уже за его драгоценное здоровье. Теперь духовник царевича почти не сопротивлялся. И если первый тост мне пришлось все-таки выпить наравне с ним, то сейчас он слегка поплыл и не заметил, что в свой стакан я налил из другой бутылки, где была чистейшая родниковая вода.

С третьим тостом мне даже не пришлось напрягать мозги, потому как гость поднял мутнеющий взор и грозно возопил:

— А за торжество веры православной ты, нехристь, выпьешь?!

— Обязательно! За православную веру — и не выпить? Да за такое несколько раз подряд и то мало будет!

Но этого уже не потребовалось: с шестисот граммов водки гость прямо на глазах терял связность мысли и координацию движений. Подождав минут пять до полного завершения процесса, я спустился вниз, чтобы позвать царевича.

Он уже вылез из кареты, так что я, припомнив, как это делал де Тасьен, поклонился, помахал шляпой возле колен и, не надевая ее обратно, пригласил наследника заходить.

— А где… — начал было Алексей.

— Сидит в моей гостиной. Ну пошли?

За нами дернулись было еще трое из свиты, но пара дежурящих у входа легионеров преградила им путь. Этого вполне хватило, чтобы люди, соорудив на лицах выражение «не больно-то и хотелось», отошли к своей карете.

Наверху выяснилось, что я невольно дезинформировал царевича. Ему ведь было сказано, что его духовник сидит — собственно, так оно и было минуты три назад. Но теперь он лежал рядом со стулом, негромко похрапывая и пуская слюни.

— Что с ним? — не понял Алексей.

— Устал, наверное, — предположил я. — И вообще, ваше высочество, этот отец Яков сразу показался мне каким-то странным. Ворвался как оглашенный, галопом подлетел к столу и присосался к водке. Я и опомниться не успел, как он откушал три стакана. У вас тут что, так принято?

Царевич что-то промямлил, и я, сочтя вопрос с протопопом Яковом исчерпанным, пригласил гостя в свой кабинет.

— Государь велел мне попроситься в твою Австралию на учебу, — хмуро сообщил Алексей, садясь. Кстати, без приглашения. Ладно, мы тогда тоже обойдемся без церемоний.

— Чему равна восьмая степень двух?

— А?.. — растерялся экзаменуемый.

— Я спрашиваю, сколько получится, если число два умножить само на себя восемь раз подряд. Нужно же мне знать, выучен ты хоть чему-то или тебя, как последнюю дубину, придется начинать учить с азов.

— Да как ты со мной разговариваешь!

— Как ты со мной, так и я с тобой. Хотя мы не ровня — ты, хоть и наследник, реальной властью не обладаешь вообще никакой и нигде, а я, герцог и первый министр, имею право говорить от лица его величества Ильи Первого, повелителя могущественной империи. Дружественной, между прочим, России, что придает моему положению здесь дополнительный вес. Уразумел? Вот и ладушки, тогда продолжим. Надеюсь, ты хорошо знаешь своего отца? Значит, должен понимать, что в наследнике Петр Алексеевич хочет видеть помощника себе, пока он жив, и продолжателя своего дела после кончины. И получается, перед тобой всего три пути.

Первый — это тот, что я описал, путь продолжателя отцовского дела, но ты уже отошел от него и постоянно удаляешься все дальше и дальше.

Второй — упросить государя лишить тебя права наследовать престол, после чего жить тихо, не вмешиваясь в политику.

Третий — исчезнуть, потому как не только царь считает тебя помехой в делах государственных, но и Александр Данилович относится к тебе ничуть не лучше.

В таких условиях лично я не дал бы за твою жизнь и ломаного гроша, так что Австралия — это твой последний шанс. Вот там-то уж тебя никакой Меншиков не достанет, можешь быть уверен. Значит, имеешь два дня на раздумья, а потом я уезжаю. Если надумаешь, с собой можешь взять двоих. Но та пьянь, что валяется в гостиной, в их число не входит, сразу предупреждаю. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать. Пойдем, провожу тебя до кареты.

Глава 10

До отъезда мы с Петром успели основательно побеседовать на тему государства и права. Разговор начался с того, что царь, узнав подробности визита своего наследника в нашу миссию, вознамерился повесить протопопа Яшку Игнатьева. Кроме того, Петру давно нравились некоторые слова австралийского языка, и теперь он хотел обязательно вставить в указ «дискредитацию».

Пришлось объяснить, что вот сейчас оно к ситуации ну никак не подходит. Как пьют некоторые представители русского духовенства, я и раньше знал, так что поведение недавнего визитера ничего к этому знанию не добавило. Опять же родился я не вчера, пожил немало и повидал всякого, поэтому в моих глазах никого так просто уже не дискредитируешь. Если покопаться в памяти, всегда можно будет найти пример гораздо худшего поведения.

В общем, мне удалось убедить Петра ограничиться ссылкой в монастырь. Глядишь, там Яшу малость ограничат в питии, что принесет несомненную пользу его изношенному организму.